О пользе общесемейного чтения вслух
Сколько
бы ни было в семье, в которой я родился и вырос, трудностей и
разногласий, все они уравновешиваются совместным чтением рассказов и
стихов. Уверен, что именно общий смех и коллективные переживания,
дарованные нам Салтыковым-Щедриным («История одного города»),
гашековским Швейком, русскими сказками в обработке Андрея Платоновича
Платонова, оставили самые глубокие следы в душе моей и моего младшего
брата.
Пушкин и Лермонтов. Но всё началось с Пушкина,
который появился в моей самой первой - дограмотной - жизни благодаря
решению папы приобщить меня к искусству декламации. Разучили «Подруга
дней моих суровых...» и «Буря мглою небо кроет...» к семейному концерту
на моем пятилетнем юбилее. Тетя Лена, профессиональная эстрадная певица,
исполнила «Лучинушку», а я сорвал аплодисменты за стихи Александра
Сергеевича.
Когда я пошел в школу, Пушкин, родной и уместный,
сопровождал меня уже как своего усердного читателя. Папа подарил мне
большого формата коричневый однотомник Пушкина, в котором была не только
лирика, там был роман в стихах, мой тезка Годунов и повести в прозе.
А
это потрясающее событие имело место, вероятнее всего, незадолго до 1953
года. Лермонтовское «На смерть поэта» частенько звучало в наших
семейных литературных посиделках... Не в силах описать его действие на
меня. Оно запомнилось само и сразу.
На работе у мамы устроили
детский утренник, посвященный Пушкину. Папа рекомендовал мне
продекламировать «Смерть поэта». Я, конечно, трясся от страха, но нехотя
поплелся. В зале сидели умиленные родные маленьких артистов, и
атмосфера была наэлектризована рукоплесканиями, восторгами. Любовь дядей
и тетей к своим потомкам смешалась с любовью к автору «чудных песен».
Когда в самом конце утренника объявили «Смерть поэта», зал встретил мое
появление сочувственно, но как мне показалось, сосредоточенно и даже
сурово. Когда я с горьким наслаждением, с диким вдохновением, с силой
бросил заключительные строки «И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!», случилась долгая тишина, я растерялся, не сразу
убежал... Только после моего бегства началось неистовство...
Но
все это было бы совсем неважным, если бы мне не подарили вместе с
глиняным бюстом Пушкина еще и книгу, которая стала одной из судьбоносных
книг во всей моей жизни. Это был довольно тяжелый том в синем переплете
с красивым тиснением - «Пушкин и театр». Название не слишком
располагало к увлекательному чтению, но когда мы с папой все же раскрыли
в честном бою с врагами Пушкина заработанный трофей, выяснилось, что мы
завладели кладом и что мы еще не знали Пушкина. Там были эпиграммы! Там
были все драматические произведения, не только «Борис», но и маленькие
трагедии, и все наброски. Однако, революционно и землетрясительно там
еще присутствовали оглушительные статьи Пушкина об истории театра, об
артистах и драматургах, и они были непонятными, изобиловавшие новыми
именами, жутко умные и ученые. Не читать их пришлось, а изучать, ползая
по прекрасным комментариям к тому. Боже мой! Так Пушкин, оказывается,
про все на свете думал, думал, думал, а сколько же он знал, боже мой! И
какой же он правильный...
Оставшаяся моя жизнь прошла так, что ее
вехами и перевалами стали всё новые открытия в творчестве Александра
Сергеевича. Он был и остается самым знаемым мной поэтом на земле и самым
незнаемым, сюрпризным, нежданным. Нет сферы моих интересов, в которой
Пушкин не сотворил бы несколько ценнейших для меня откровений, будь то
психология, этика, политика или история... Он неисчерпаем, и поэтому
содержательны его ответы на мои нескончаемые вопрошания.
Есенин. Мама передала нам с братом любовь к О. Генри
(«Последний лист»), Просперу Мериме («Локис»). Но главное - это любовь
мамы к стихам Есенина.
Мама читала мне, еще совсем маленькому,
Есенина, когда мы шли по улицам. Потом я понял: помещениям мама не
доверяла, поскольку стихи Есенина были под неким запретом и в свое время
ее выгнали из комсомола и из института за произнесение вслух «Песни о
собаке» в рубежанском общежитии. Для восстановления мамы в химическом
институте понадобилось заступничество Серго Орджоникидзе, близким
сотрудником коего был мамин отец. Без комсомола пришлось обойтись, а
«Песнь» все равно рвалась из маминого сердца. Я же был благодарным
слушателем: дрожал вместе с незамерзшей гладью воды и аккурат в тот
момент, когда собака ошибочно принимала тонкий месяц над хатой за одного
из своих щенков, неизменно начинал реветь. Я выл, но тихо, чтобы не
привлекать внимания власт
...
Читать дальше »