Библиотека ГБОУ СОШ №1207 Ни о чем не думает лишь тот, кто ничего не читает.
Д. Дидро
09:07
Родителям на заметку
О пользе общесемейного чтения вслух
Сколько
бы ни было в семье, в которой я родился и вырос, трудностей и
разногласий, все они уравновешиваются совместным чтением рассказов и
стихов. Уверен, что именно общий смех и коллективные переживания,
дарованные нам Салтыковым-Щедриным («История одного города»),
гашековским Швейком, русскими сказками в обработке Андрея Платоновича
Платонова, оставили самые глубокие следы в душе моей и моего младшего
брата.
Пушкин и Лермонтов. Но всё началось с Пушкина,
который появился в моей самой первой - дограмотной - жизни благодаря
решению папы приобщить меня к искусству декламации. Разучили «Подруга
дней моих суровых...» и «Буря мглою небо кроет...» к семейному концерту
на моем пятилетнем юбилее. Тетя Лена, профессиональная эстрадная певица,
исполнила «Лучинушку», а я сорвал аплодисменты за стихи Александра
Сергеевича.
Когда я пошел в школу, Пушкин, родной и уместный,
сопровождал меня уже как своего усердного читателя. Папа подарил мне
большого формата коричневый однотомник Пушкина, в котором была не только
лирика, там был роман в стихах, мой тезка Годунов и повести в прозе.
А
это потрясающее событие имело место, вероятнее всего, незадолго до 1953
года. Лермонтовское «На смерть поэта» частенько звучало в наших
семейных литературных посиделках... Не в силах описать его действие на
меня. Оно запомнилось само и сразу.
На работе у мамы устроили
детский утренник, посвященный Пушкину. Папа рекомендовал мне
продекламировать «Смерть поэта». Я, конечно, трясся от страха, но нехотя
поплелся. В зале сидели умиленные родные маленьких артистов, и
атмосфера была наэлектризована рукоплесканиями, восторгами. Любовь дядей
и тетей к своим потомкам смешалась с любовью к автору «чудных песен».
Когда в самом конце утренника объявили «Смерть поэта», зал встретил мое
появление сочувственно, но как мне показалось, сосредоточенно и даже
сурово. Когда я с горьким наслаждением, с диким вдохновением, с силой
бросил заключительные строки «И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!», случилась долгая тишина, я растерялся, не сразу
убежал... Только после моего бегства началось неистовство...
Но
все это было бы совсем неважным, если бы мне не подарили вместе с
глиняным бюстом Пушкина еще и книгу, которая стала одной из судьбоносных
книг во всей моей жизни. Это был довольно тяжелый том в синем переплете
с красивым тиснением - «Пушкин и театр». Название не слишком
располагало к увлекательному чтению, но когда мы с папой все же раскрыли
в честном бою с врагами Пушкина заработанный трофей, выяснилось, что мы
завладели кладом и что мы еще не знали Пушкина. Там были эпиграммы! Там
были все драматические произведения, не только «Борис», но и маленькие
трагедии, и все наброски. Однако, революционно и землетрясительно там
еще присутствовали оглушительные статьи Пушкина об истории театра, об
артистах и драматургах, и они были непонятными, изобиловавшие новыми
именами, жутко умные и ученые. Не читать их пришлось, а изучать, ползая
по прекрасным комментариям к тому. Боже мой! Так Пушкин, оказывается,
про все на свете думал, думал, думал, а сколько же он знал, боже мой! И
какой же он правильный...
Оставшаяся моя жизнь прошла так, что ее
вехами и перевалами стали всё новые открытия в творчестве Александра
Сергеевича. Он был и остается самым знаемым мной поэтом на земле и самым
незнаемым, сюрпризным, нежданным. Нет сферы моих интересов, в которой
Пушкин не сотворил бы несколько ценнейших для меня откровений, будь то
психология, этика, политика или история... Он неисчерпаем, и поэтому
содержательны его ответы на мои нескончаемые вопрошания.
Есенин. Мама передала нам с братом любовь к О. Генри
(«Последний лист»), Просперу Мериме («Локис»). Но главное - это любовь
мамы к стихам Есенина.
Мама читала мне, еще совсем маленькому,
Есенина, когда мы шли по улицам. Потом я понял: помещениям мама не
доверяла, поскольку стихи Есенина были под неким запретом и в свое время
ее выгнали из комсомола и из института за произнесение вслух «Песни о
собаке» в рубежанском общежитии. Для восстановления мамы в химическом
институте понадобилось заступничество Серго Орджоникидзе, близким
сотрудником коего был мамин отец. Без комсомола пришлось обойтись, а
«Песнь» все равно рвалась из маминого сердца. Я же был благодарным
слушателем: дрожал вместе с незамерзшей гладью воды и аккурат в тот
момент, когда собака ошибочно принимала тонкий месяц над хатой за одного
из своих щенков, неизменно начинал реветь. Я выл, но тихо, чтобы не
привлекать внимания властей.
Как ни ужасна была эта история, но
мамина любовь к потаенному Есенину побеждала страх, и, содрогаясь от
сострадания, я готов был снова и снова переживать этот кошмар
детоубийства и неутешного горя матери-собаки.
Мама читала без
надрыва, немного по-заговорщицки, действительно веря поэту. Конечно, мне
запомнился текст, и я довольно часто воспроизводил его в памяти. Это
было даже удобней - безопасней. Еще мама позволила мне с ее голоса
разучить есенинское «Все живое особой метой...». Читала мамочка еще из
«Персидских мотивов», и «Письмо матери», и «Цветы мне говорят -
прощай...». Так что ко времени реабилитации Есенина де-факто, в эпоху
«оттепели», когда выходили его сборники, собрания, открыто пели народные
песни на его слова, я был готов декламировать любимые мамой строки
Есенина в школе и делал это неоднократно.
А потом пошли открытия прорывов Сергея Александровича в тайны стиха и философии, и, главное, - в благоговение перед жизнью.
Я вижу - в просиничном плате, На легкокрылых облаках, Идет возлюбленная Мати С Пречистым Сыном на руках.
Она несет для мира снова Распять воскресшего Христа: «Ходи, мой сын, живи вез крова, Зорюй и полднюй у куста».
И в каждом страннике убогом Я вызнавать пойду с тоской, Не помазуемый ли Богом Стучит берестяной клюкой.
Упиваясь
мощью его духа, я благодарю мою бедную и красивую мамочку за
открывшийся с ее подачи таинственный, древний и новый, мир Сергея
Есенина.
Марк Твен. Самые радостные события в нашей семейной
избе-читальне - это «Укрощение велосипеда», «Как я редактировал
сельскохозяйственную газету», «Как я служил секретарем» и «Как меня
выбирали в губернаторы» искрометно остроумного Марка Твена в
великолепных русских переводах тех далеких лет.
С тех пор и до
сего дня наше с братом отношение к журналистике, ссадинам, ответам на
письма трудящихся и выборно-представительной демократии определяется
чеканными формулами Марка Твена. Каждая из них обеспечена золотым
запасом общесемейного хохота, навсегда оставшегося в душе.
«Брюкву
не следует рвать руками, от этого она портится. Лучше послать мальчика,
чтобы он залез на дерево и осторожно потряс его. - Потрясите вашу
бабушку! Брюква не растет на дереве! - Ах, вот как, не растет? Ну а кто
же говорил, что растет? Это надо понимать в переносном смысле,
исключительно в переносном. Всякий, кто хоть сколько-нибудь смыслит в
деле, поймет, что я хотел сказать "потрясти куст"».
«Гуано -
ценная птица, но ее разведение требует больших хлопот. Ее следует
ввозить не раньше июня и не позже сентября. Зимой ее нужно держать в
тепле, чтобы она могла высиживать птенцов».
«По-видимому, в этом
году следует ожидать позднего урожая зерновых. Поэтому фермерам лучше
приступить к высаживанию кукурузных початков и посеву гречневых блинов в
июле, а не в августе».
«В настоящее время, когда близится жаркая пора, коровы теряют оперение и гусаки начинают метать икру...»
«-
Почему вы не сказали мне сразу, что ровно ничего не смыслите в сельском
хозяйстве? - Почему не сказал вам, гороховый стручок, капустная
кочерыжка, тыквин сын? Первый раз слышу такую глупость. Вот что я вам
скажу: я четырнадцать лет работаю редактором и первый раз слышу, что
человек должен что-то знать для того, чтобы редактировать газету. Брюква
вы этакая! Кто пишет проникновенные воззвания насчет трезвости и громче
всех вопит о вреде пьянства? Люди, которые протрезвятся только в
гробу... Прощайте, арбузное дерево!»
Еще чаще мы с братом произносим вслух строки из твеновской эпопеи личного секретаря сенатора.
«Джентльмены!
На кой черт сдалась вам почтовая контора в Болдвин-рэнче? ...Что вам
действительно необходимо - так это удобная тюрьма, удобная,
вместительная тюрьма; и еще - бесплатная начальная школа...
Соответствующие меры приму незамедлительно. С совершенным почтением,
Марк Твен. По поручению члена сената США Джеймса У. Н.»
«-
Убирайтесь вон! Чтобы вашей ноги здесь больше не было! - Я принял эти
слова сенатора как скрытый намек на то, что в моих услугах не нуждаются,
и подал в отставку».
Столь же незабываемы, сколь и поучительны
были «воспоминания» Марка Твена о том, как его выдвинули кандидатом на
должность губернатора. Все газеты со страшными воплями стали требовать
«ответа» на предъявленные ему «обвинения». В одной из газет его обвиняли
в том, что он поджег сумасшедший дом со всеми его обитателями, потому
что тот портил вид из его окон. Затем последовало сообщение о том, что,
будучи попечителем приюта для подкидышей, он пристроил своих выживших из
ума беззубых родственников на должность разжевывателей пищи для
питомцев. Наконец, во время предвыборного собрания девять малышей всех
цветов кожи и в самых разнообразных лохмотьях вскарабкались на трибуну
и, цепляясь за его ноги, стали кричать: «Папа!».
Итак, на всю
жизнь запоминаются даже и самые непродолжительные сеансы совместного
чтения. Как это сближает, какой светлый след оставляет, как влюбляет
молодое поколение в достойных писателей и их славные книги!
// Борис Бим-Бад, действительный член Российской Академии образования, доктор педагогических наук
